Голосование пользователя

Отдых. О нем умоляла каждая клеточка тела, требовало сердце. Нелегкий бой, эмоции, встречи и новые вопросы. От этого кто угодно почувствует себя вымотанным. К тому же друзья, возвращаясь, почти не отдыхали.

Видя усталость своих гостей, Монон не устраивал долгого допроса. Несколько вопросов и старый друид отправил всех спать.

Сытный ужин, арена, свежая постель - все, что надо усталость путнику. Завтра будет новый день, новые тревоги, но история со старой ведьмой была завершена. И давний поиск Мирел тоже. Теперь можно было перевести дух, собраться с мыслями.
В эльфийской деревне было спокойно и уютно. Эльфу, вроде Тенелова, здесь было непривычно, как Мирел. Но мирный островок после мрачной обители злобной старухи помогал привести мысли в порядок и принять нужные решения.

Впереди был новый путь или мирная жизнь - выбирать предстояло каждому свое. Синдаре уже решила. Она собиралась догнать своих друзей в Глубоководье, если здесь ее помощь никому не нужна.

Здесь нет людей, здесь только песнопения,
И рыб, и звёзд, и ветра голоса,
И дружеской руки прикосновение,
И трепетная вера в чудеса.

Глаза в глаза - глубоководье с чайками,
Глаза в глаза - ты со своей мечтой.
Но нет в судьбе ошибки и случайности,
Лишь Путь - необходимый, непростой…

Покои Матери Дома всегда были одним из самых безопасных мест в Городе, защищенные как от внешнего воздействия, так и от внутренних интриг. И каждая новая матриарх Кель'де'Ксиан считала своим долгом вплести в эту защиту свои нити. Именно поэтому матрона Маритэль, будучи в своих покоях, могла позволить себе чуть применьшить параноительную бдительность и спокойно позволить себе не дремать вполглаза, а полноценно и качественно высыпаться.
Сегодняшнее утро началось также, как сотни и тысячи до него. Дав себе возможность некоторое время понежиться на ложе, женщина поднялась навстречу новому дню. Приятно холодивший ноги пол из антрацитово-черного мрамора, казалось, поглощал нетолько звуки шагов, но даже и мягкий рассеянный свет от четырех светильников, стоящих по углам постели.
Как символ возвышенного положения хозяйки, обширное ложе находилось на небольшом постаменте в центре идеально округлой комнаты, представляя собой концентрированную на столь малом пространстве практически абсолютную защиту как от физического, так и от магического воздействия. И первым слоем этой защиты был тяжелый балдахин из паучьего шелка, перемежаемого витыми серебряными нитями, сплетавшимися в абстрактные на первый взгляд узоры. И лишь сведующие в высокой науке демонологии могли понять, к чьей помощи и защите взывает хозяйка комнаты.
Этим ранним утром в комнате, помимо Миритэль, была еще одна живая душа. Если, конечно, верить предположениям, что демоны ее не лишены. Увидевший спустившую ноги на пол госпожу, дремлющий на вершине балдахина мелкий бесенок очнулся от полудремы, и мигом спланировал к хозяйке, одновременно вытягивая длинным извивающимся хвостом из-под кровати домашнюю обувь женщины. Дождавшись, когда призванное существо обует ее, матриарх, оправив ночную рубаху, поднялась с кровати, почесав демона у самых рожек. Одобрительно проскрежетав что-то невнятное, мелкий бес молнией кинулся к гардеробу, по указаниям хозяйки выбирая необходимую одежду.
Маритэль считала, что собственноручно призванные слуги куда надежнее рабов и сородичей: они неподкупны, исполнительны, всегда активны и услужливы. И пускай особым интеллектом они не отличаются, но знающий демонолог всегда умеет сформулировать приказ так, что обитатель Нижнего Мира не нашел в нем двусмысленностей. Посему выбор матриарха в пользу демонов был однозначен: при всех недостатках они - лучшее из того, чем можно воспользоваться в текущей ситуации.
Когда с помощью рогатого слуги платье было одето, а личная гигиена завершена, матрона распорядилась посредством стоящего на резном комоде у стены магического кристалла принести ей завтрак. Ответом ей стали три фиолетовых вспышки - знак того, что приказ понят и взят к исполнению.
Отвернувшись от кристалла, Миритэль прошлась взглядом по сходящимся полусферой к отверстию на потолке стенам. Проем на потолке, находящийся точно над ложем, был затянут клубящейся, переливающейся тьмой, в которой время от времени вспыхивали густым багровым светом крупные искры, почти сразу проподающие, чтобы вновь возникнуть в другом месте. Обитатели Дома Кель'де'Ксиан, которым повезло побывать в покоях Матери, строили множество предположений, что бы это могло быть, но правда, как это обычно бывает, была проста и страшна: черная воронка была ничем иным, как порталом в Нижний Мир, откуда жрица черпала свою силу для темных ритуалов демонического искусства.
Стены же, в отличие от пола, были сплошь украшены гобеленами, на которых были изображены сцены побед дома Кель'де'Ксиан от самого основания Алшарессы до побед нынешней матроны. Те же гобелены, которым еще предстояло быть замененными изображением славы Дома, несли на себе как абстрактные сцены войн, пыток, любовных игр, так и абсолютно достоверные пейзажи Алшаресса и крепостей всех его Домов.
...Жизнь матриарха, увы, состоит нетолько из наслаждения и удовольствий, но и из тяжкой каждодневной работы на благо Дома. Раньше, когда она была всего лишь дочерью матроны и ее наследницей, она этого непонимала. Теперь же, заняв место матери, Маритэль увидела всю жестокость и беспощадную справедливость этой горькой правды. И для нее этот некогда желаемый пост стал во многом обузой. Вот уж действительно, верно писал мудрый автор: "В жизни бывают только две настоящие трагедии: одна — когда не получаешь того, чего хочешь, а вторая — когда получаешь". Лишь то, что она стала полновластной правительницей своей Семьи, и что она может поднять ее еще выше, утешало женщину. Став матроной, жрица узнала главную напасть всех владычиц - скуку. Планы осуществляются, мелкие неурядицы устраняются, шпионы и секофанты работают - а ей остается только ждать, ждать, ждать. Ждать того момента, когда кто-то из старших матерей оступится, и только тогда она сожет сбросить оковы усталости души и нанести короткий и жестокий удар.
За свой дома матриарх не волновалась: старшие дома на младший не нападут - ибо это запрещено неписанными правилами дровского общества, а младшие дома мало того, что слабее, так еще она никогда не ослабляла слежку за ними. Ряд Матерей имели одну важную уязвимость - сильную привязанность к детям и, иногда, к фаворитам, но Маритэль к таким не относилась - ее сердцем давно и надежно владела одна любовь. Вспоминая того же классика: "Любовь к себе — это начало романа, который длится всю жизнь". И женщина действительно искренно, всем сердцем любила одну себя. И впускать в свою душу чувства к кому бы то нибыло она не собиралась.
...Отдав указания, Маритэль проследовала в свой личный кабинет - ее внимания ждали доклады от разведчиков с поверхности и от шпионов за прочими домами Алшарессы. Одетая в длинное, струящееся темной волной по полу платье с высоким воротником, матрона украсила себя только простым адамантиевым венцом, единственным украшением которого был обвиваемый серебрянным паучком бесценный черный алмаз - камень, сам по себе стоящий целое состояние. Зачарованных колец, амулетов и иных магических украшений матриарх не носила принципиально, считая их костылями для немощных, неспособных защитить себя иными способами. Куда как разумнее было вплетать магию в одежду еще на стадии ее раскройки - это было, по мнению Маритэль, куда как надежнее, незаметнее и практичнее.
В личный кабинет Матери дома Кель'де'Ксиан вел единственный проход - через малозаметную дверь в ее спальне. Сама обстановка небольшого помещения была совершенно спартанской, резко контрастируя с пышными покоями. Стены кабинета были из необработанной породы, и лишь пол был отшлифован и покрыт замысловатой резьбой, также складывающийся в ритуальные узоры, посвященные Ллос и владыкам Нижнего мира. Мебелировка была не менее скупа, чем окружающее пространство - массивный стол, тумбочка и кресло - вот и все, что было в нем.
На столе, подсвеченные магическим светильником, неприступными пиками высились груды документов, где-то взлетая ввысь, где-до образуя ущелья и большие каньоны. На бумаге Миритэль неэкономила, предпочитая не полагаться на свою память и память других, а глазами видеть все то, что ей было необходимо. В условиях дефецита пригодных для чтения ииписьма материалов переставшие быть необходимыми доклады и отчеты стирались, чтобы уступить место новым. И так повторялось из раза в раз.
Тяжко вздохнув при виде этого бюрократического непотребства, но понимая, что матриарху, если она хочет прожить долго, счастливо и самовластно, от него никак не избавиться; Маритэль налила себе в стоящий тутже кубок вина из заботливо припасенной бутылки, и села за бумаги.

Всё-таки были свои плюсы от членства в Гильдии магов... Хотя членства разного рода там тоже хватало. Взять того же Арангоста. Проклятый босмер так и буравил его взглядом, едва Зима объявился в здании Гильдии и, представив удостоверение вызывающего, поинтересовался, где бы ему расположиться на несколько дней. Что ж, к таким, как Зима, часто относятся с подозрением и неприязнью. Слухи просачиваются куда угодно и создают, порой, не очень приятную репутацию. Должно быть, мерзкий коротышка прослышал от кого-то о роде деятельности гостя и считал себя оскорблённым такой компанией. Зима поймал себя на мысли, что с удовольствием бы перерезал босмеру горло. Не от обиды, нет. Ночной клинок не любил, когда о его делах узнают те, кому знать не следует. Кто-нибудь мог бы сказать, что Зима просто не доверяет вертлявым лесным эльфам, но это было не так.
Тревожные слухи приходили из столицы. Накануне Дж'Зарро, бригадир из местного филиала Гильдии воров, вновь трепался про покушения на Императора. Шерстяной недоумок, похоже, был в восторге от этих новостей. Он либо не понимал истинного их значения, либо слишком хорошо понимал... Для Зимы расклад был очевиден - на арену выходила какая-то новая сила. И действовала она с размахом, куда там Тёмному братству с их трупом в коробке. Так или иначе, чтобы выплыть на новой волне, а не пойти ко дну, следовало отыскать верный курс. А болтливому кошаку хотелось заткнуть рот его же шерстью. Кто-нибудь мог бы сказать, что Зима просто не доверяет мохнатым любителям скуммы, но это было не так.
Не смотря ни на что, он и сегодня направился в таверну, чтобы собрать урожай сплетен и слухов и, если повезёт, подыскать выгодное дельце. Вскоре, по завываниям ветра снаружи, Зима понял, что пришёл как раз вовремя. Едва ли на всём этом острове можно было отыскать что-то более мерзкое, чем пепельная буря. Разве что мор и корпрусовые твари. Были, впрочем, и те, кого забивающийся всюду пепел беспокоил не так сильно. Эшлендеры, дикие и необразованные племена, до сих пор живущие в юртах посреди пустошей, как раз сейчас задирали не менее дикого, но выглядевшего, как ни странно, более цивилизованным орка. Или орчиху. Со спины разобрать было непросто, да и не настолько интересовала Зимушку эта ситуация, чтобы разбирать. Разборки дикарей, готовых подраться за новый топор или прирезать случайного путника за красивые тряпки. Кто-нибудь мог бы сказать, что Зима просто не доверяет пепельнокожим выродкам и клыкастым жлобам, но это было не так.
На самом деле Зима не доверял никому. Даже для самых проверенных связей он не исключал вероятность предательства. Как говаривал его батя, предадут все, только септим всегда тебе верен. И имел в виду он отнюдь не короля. Потому-то Зима и сидел в таверне, ожидая появления того, кто готов заплатить звонкой монетой за услуги наёмника, вора и убийцы. Звонкую монету вор и убийца проинвестирует в себя любимого, ибо, в отличии от отца, не доверяет даже деньгам. Только себе. наверное, потому и прожил дольше.

Хоток сидел на жёсткой деревянной скамье для гребцов, тяжёло дыша, и стараясь заставить себя грести дальше. Кругом была куча потных, грязных, и вонючих людей, с полубезумными глазами. Время от времени слышались удары бича, гневные крики, и болезненные вскрики. В воздухе воняло рыбой и нечистотами. Сам Хоток чувствовал себя наихудшим образом. Спина была покрыта как свежими ранами, так и покрытыми спёкшейся кровью. По всему телу была куча сссадин и синяков. Руки были покрыты свежими кровяными мозолями. Когда время от времени солёная морская вода брызгала на всё это, старика пронизывала сильнейшая боль, от которой хотелось кричать во всё горло. Раны непрерывно зуделись, сильно болели, и саднило по всему телу. Однако он просто стонал сквозь зубы, и старался сдерживать невольно наворачивающиеся на глаза слёзы. Сверху нещадно жарило солнце, и сильно хотелось пить. Хоток всем телом чувствовал невероятную усталость. Каждой мышцой, каждой жилкой, и даже каждой косточкой в этом истощённом теле. Его с соседом заставляли ворочать огромное тяжёлое весло, с самого утра, и до вечера. Оба они были хилыми, непривычными к физическому труду, а Хоток был ещё и в годах, вдобавок они не умели грести, и никак не могли работать слаженно, так что конечно же ничего то у них не выходило, в ритм они не вписывались, весло ворочали еле-еле, как впрочем и остальные в первых рядах. А потому получали большую порцию тумаков и ударов бичами, нежели остальные гребцы. После нескольких очередных часов непрерывной гребли, лично Ходок уже еле-еле мог вообще шевелиться, от прохладного ветра и тяжёлой работы у него разболелись спина и суставы. Однако он памятовал что бывало с теми кто отказывался работать, и потому старался создать хоть видимость эффективной работы, когда кто-то из надсмотрщиков подходил ближе. Однако все их с соседом усилия были тщетны, избежать наказания им редко удавалось, и в основном лишь за счёт спин других хиляков из первых рядов. Утром, когда он ещё был способен соображать, Хоток категорически не понимал, зачем им всех вообще посадили на вёсла. Куда эффективней было бы посадить нормальных людей. Впрочем, сейчас он почти ничего не соображал. Весь его разум наполняли тупая усталость, и ужасная боль. А весь его мир состоял из него самого, весла, и надсмотрщиков. Всё остальное для него сейчас было неважным, главное - грести. Если Ад и существует, то сейчас Ад для него - здесь.

Сойка тяжело вздохнула. Монон собирается устроить в их доме приют? Где тут поместится звездный эльф и оборотень? Кроме того скоро полнолуние. Разве что… он таки надеется его исцелить. Эта жрица может помочь, если удастся ее уговорить. У Ридвина появится шанс остаться собой.
Но если нет…
Илиэль не отпустит полуволка живым. Для нее такой вид существования хуже смерти. Ридвин не заслуживает этого. И если надо будет – она сможет принять одно лишь верное решение и оборвать его мучения.

Дождавшись пока шаги Невера стихли, птица с трудом сорвалась со своего насеста и умудрилась сделать несколько кругов вокруг старого эльфа, рухнув в траву. Вместо острых коготков земли коснулись обтянутые сапожками ноги. Из-за каменной усталости, что сковала ее тело – грациозно обратиться назад особо не получилось. Иль покачнулась и с трудом удержалась на ногах, тут же обессиленно опустившись на скамейку рядом с домом.
Застонав и сбросив на землю ненавистный мешок, девушка вытянула ноги и виновато посмотрела на Монона, не зная что сказать и с чего начать.
- Извини, я не смогла принести тебе вейдрево, - тихо сказала она, пряча глаза где-то в высокой траве.

Потеребив медальон, эльфийка нашла занятие, за которым могла скрыться на время от внимательных глаз Монона – призвать Кайрона. Лев уже должен был отдохнуть и насытиться за то время, что просидел на своем плане. И, судя по всему, он очень расстроен и раздражен выходкой своей хозяйки.
Бежевый короткий мех, солнечно-золотистая грива. Илиэль прикоснулась к меховым ушам и почувствовала, как нарастает ком в горле.
Перед ее глазами стоял только один яркий образ, вытесняя все остальные.
Она сползла на землю, зарываясь в родную шерсть и обнимая льва дрожащими руками.
Перед глазами лежало растерзанное тело лучезарного эльфа.
- Морленд мертв.
Она говорила очень тихо, уже не в силах сдерживать злые слезы. Пряча их в гриве Кая вместе с ненавистью и яростью, которую не должны испытывать друиды.

Эльф немного задержался в дверном проходе, по-видимому устанавливая хитроумную ловушку, но вскоре развернулся и побежал прочь из замка, изредка разворачиваясь и стреляя из лука в оставшийся открытым ход.

Винтер выскочила на свежий воздух, прошмыгнув сквозь стайку ночных насекомых, привлеченных яркими огнями. Ее тело ныло от усталости и боли, но впервые, за много месяцев, она ощутила приятную дрожь.

Это была свобода.

Свобода от душных комнат и лицемерных лиц. Свобода от чужих игр. Свобода от постоянной угрозы смерти.
Винтер скрылась за деревьями, но эльф, спасший ей жизнь окрикнул ее. В лесу он был неуловим и незаметен как зеркальный карп в пруде и девушка его не видела. Но он был где-то рядом и казалось он хотел помочь.

Разум воительницы еще остывал от адреналина, но она понимала, что первые шаги на пути домой самые опасные. Возможно ей даже не удастся уйти более полулиги по ночному густому лесу. Но эти мысли были приглушены ощущением торжества и свободы. Кое-что уже удалось, так что получится и остальное.

Эльф приветливо пожал руку трактирщика и склонился над книгой, где в нужной строке быстро и размашисто написал свое имя. Прочитав импровизированное название группы, варвар ухмыльнулся. Нарочито кровожадно. Со своей экзотической татуировкой, в мехах и коже, увешанный оружием, он вряд ли бы порадовал справедливость, если бы нашел её.
- Вода в первую очередь, - его улыбка стала миролюбивей, - а еда пусть готовится и будут хорошенько прожарена. Не забудте кружку другую хорошего грогу - в нынешние погоды у моря он верное средство изгнать морскую стылость из костей.
То, что Гвер неплохо переносил холод, и даже сейчас ходил с обнаженными от плеча до локтя руками вовсе не значило, что мерзнуть он любит. Просто привык, да и в портовом людском городе холод другой.

Дом с Камином.

Васант не успел ничего сказать. Но если бы Винтер задержалась, то он бы поведал об их счастье. О двух реальностях, из которых уже не понять, какая из них настоящая. Возможно они обе настоящие и нет смысла их разделять.
Васант бы поведал о ее периодическом глубоком сне, где она с мечом наперевес сражается с жестокими захватчиками, стараясь спасти погибающие земли.

Здесь была ее реальность, и он смог ей предложить счастливую жизнь. Почему же она посчитала это сном? Неужели она хотела вернуться в свой мрачный мир?

Если бы Винтер задержалась, то Васант бы поведал ей о долгой бессонной ночи полной любви.

Если бы Винтер задержалась, то Васант бы сказал ей о том, что всегда будет ждать ее. В доме, наполненном теплыми запахами и выстеленным мягкими мехами. Там где ее ждут ее сын и дочь, а также верный и добрый пес по кличке Аргус.

Там, в Доме с Камином…

…
Фантасмагория.
Винтер, как и каждый из людей, не осознавала, что она ощущает, находясь в провалах, где соединяются многие из сфер. Это были сдавленные, едва ощутимые чувства, которые периодически взрывались шквалом эмоций.

Фантасмагория красок, звуков и чувств. Иногда все просто перемешивалось в единую свистопляску и девушка не могла отличить одну вещь от другой. Иногда выскальзывали образы и лица, которые она могла понять, но забывала спустя мгновение.

Но влагу падающую на ее кожу с небес, она ощутила явно. Капли намочили волосы, прилепив их к щекам и вода сбегала по лицу по ложбинкам вокруг носа на губы, попадала в рот.

Дождь барабанил по доскам моста, нависшего над пропастью. Винтер вцепилась в веревочные поручни, стараясь идти как можно ровнее. Скалистые уступы виднелись по обеим сторонам ветхого моста, а внизу шумела опасная смертельная стремнина.
Не смотри вниз, Винтер, не смотри!

Его фигура стояла в десяти шагах от нее, на покачивающемся мосту, сложив руки за спину. Он был одет в белое ниспадающее одеяние, и смиренно опустил голову.

Он ждал Винтер, а она искала его.

Воительница сжимала отцовский меч в руке, подбираясь все ближе к незнакомцу, как он обратился к ней:
- Довольно странное место для встречи, неправда ли?

Неспешное когда то время ускоряло свой ход. Наступало время смертных, и парень готовился, не покладая рук. Через черные провалы он выпускал стаи железных воронов, что бы они кружили над лесами и равнинами в поисках свежих мертвецов. Прячась во тьме, парили стаи ястребов - душеловов что бы собрать с мира мрачную жатву. Настала пора наполнить бесконечные своды и залы подземного мира теми, для кого они были построены.
Однажды она* спросила его: "Зачем?" Парень не ответил. Не считать же ответом полушутливое: "Печку топить".

Понадобилось отправиться на поверхность, чтоб убедиться, что все работает как должно. Мелочь, казалось бы, но превратившаяся в большое путешествие. Моргот не упускал возможности пообщаться со смертными. Ни одного стойбища, ни одной драки, ни одной юбки... Ничего не проходило мимо. Дорога грозила стать очень очень очень долгой. Она была с ним. Училась.

Вот патрон снова куда то пропал. Может, стоит поспрашивать у местных? Стоило спуститься с "корабля", такой большой машины на одном огромном колесе, служившей небожителям в их долгом путешествии, как тут же образовалась топа любопытных аборигенов. "Корабль" стоящий здесь уже несколько дней им наскучил, а вот со второй обитательницей его свести знакомство случая до сих пор не представлялось. Посыпались вопросы, каждый норовил потрогать странно (и слишком сильно) одетую гостью.

- Знаешь, кто самый ловкий воин в округе? - наконец выпятил грудь вперед самый наглый.

Все интереснее и интереснее. Недвусмысленно подмигнув эльфу, она повела его к себе на корабль. Пока никого нет, можно ведь и пошалить? По пути подцепила еще одного, потом девчонку. Дух не стеснялась, в отличие от своего босса, пользоваться своими силами на полную.
Связанные, окруженные зловещими инструментами, неспособные молвить не слова, несчастные только дрожали. Она не спешила. Лезвия, пилы, крюки сегодня не понадобятся. Она читала их прошлое. Память. Память их предков. Без труда, как читают открытую книгу.
Всего лишь дети. Такие, как была она, когда то. Когда мир был добр и прост, она дарила радость и тепло. "Ишке – ишке - ишке" - пели ей птицы, а она смеялась, думая, что они называют её имя. Но однажды кто-то разбил её вселенную на тысячу осколков. Но она осталась. Одинокая и неприкаянная, она бродила по миру, вдруг представшему таким не простым и жестоким. Бродила, пока не нашла место где не было совсем никого, кому бы она могла помешать. До поры, конечно.

Ишке прервала свою задумчивость. Зловеще ухмыльнулась. Добавила.

- Зато было очень много интересного.

И принялась шалить. По-взрослому.

- Ну, а хотя бы временно ты мог бы стать моложе, сильнее и красивее? Просто… Ну просто я тут готовлюсь к созданию своего народа и у меня возникла одна маленькая проблема которую ты мог бы решить. Я уже все примерила и знаю что всё получится. Не хватает сущей мелочи – Y-хромосомы. Ты ведь мог бы мне помочь, правда?

Если бы не плотный загар богиня бы покраснела.

Гибель Торонара.

Долго бились в поднебесье Галнерей, Кальгея и Горун, и никто не мог взять верха над другим. Могуч лучший из буранов, упряма мать гроз, стремителен и неутомим самый быстрый ветер. Так бы им и биться до скончания веков, разя друг друга почем зря, но раздался над горным краем звук рога хозяина, Торонара, что вернулся из своих странствий. Трубил Среблогорм, сзывал свое стадо, хмурился, глядя на обленившиеся тучи да одичавшие ветра, грозил кулаком:
- Уж я вам! - гремело слово тучегонителя над снегами да скалами. Прятались в пещеры медведи да звери йети, сердито вторили из вышины орлы.
Испугались Галнерей с Кальгеей и Горуном, прекратили свою битву. Грозен был Торонар в своем гневе, суров и строг, не давал спуска никому.
- Ох биты будем, - поник Горун.
- Узлом скрутит, силу отберет, - опустил свой меч Галнерей.
Одна Кальгея, набухшая и темная, молча глядела вниз, где трубил в свой рог громовержец. Кипела в ней злоба испокон веков, горда и коварна была мать гроз. Обратилась она к своим соперникам:
- Коль не было его так долго, то и не хозяин он нам более! - так начала свою речь Кальгея. - Ходил Торонар по миру, ноги стирал, силу свою растрачивал. Не володарь то больше гордый, но путник пыльный. Нам ли его бояться? - и роняла тем семена предательства в души бурана Галнерея и ветра Горуна. - Спустимся вместе, нападем на него! Убьем и с гор скинем, дабы видели все: нет над нами хозяина, сами мы себе на уме.
Захохотал Горун, молча кивнул Галнерей, сжимая свой ледяной меч: по душе им пришлись слова Кальгеи. Мысли черные владели ими, забыли хозяина за века вражды, единоличной силы хотели.
Так и спустились они к Торонару, скрытые до поры туманами Кальгеи, с замыслом подлым. Среблогорм же, не ведая того, стоял и пытался прозреть сквозь мглу: кто из его паствы то прибыл? Так и налетел на тучегонителя Галнерей, с мечом своим, что холодней и острей самых стылых льдов. Ударил, ранил Торонара, захохотал.
- Ты ль это, сильнейший и благороднейший из моего воинства? - удивился владыка, зажимая рану.
- Я! Сильнейший! Сильней тебя! Сильней всех! - рокотал-смеялся Галнерей, замахиваясь.
Налетел Горун сзади, тугими жгутами скрутил плечи Среблогорма, зашипел на ухо:
- По что вернулся, бродяга безродный? Зачем в край чужой зашел? - изливал быстрейший из ветров свой яд в уши Торонара.
- Не ты ль то, мой самый верный гонец? Неужто хозяина не признал? - не мог поверить громовержец, пытаясь вырваться.
Тут и Кальгея ударила Торонара его же молниями, краденым оружием, разя владыку былого в грудь, удар за ударом.
- Грознейшая из гроз, неужто и ты в сговоре злодейском? - все не мог уверить Торонар, снося удар за ударом и стеная ужасно.
- То тебе за понукания да нагоняи! - гоготала Кальгея. И сыпала градом острым в иссеченное лицо тучегонителя.
Раз за разом разили былого хозяина Галнерей, Горун и Кальгея. Могуч был Торонар, но и слуги его силы поднабрались за века вражды друг с другом, ярились от злобы своей черной, друг друга подзадоривали. Пал наконец Среблогорм истерзанный на камни, лицом побледнел, глазами в небо воззрился. Склонилась над ним спесивая Кальгея, тенью накрыла. Засвистал Горун, радостно и злобно. Занес свой меч Галнерей, темный от предательства своего.
- Коль суждено мне от вероломства пасть, так внемлите напоследок! - проговорил Торонар, силу свою последнюю собирая. - Обратиться вашей победе в пыль, пожинать вам коварство ваше вирой многократной!
- Ты, Горун, забывший верность хозяину, словно пес бешеный, цепным псом в ущельях прибрежных и станешь, голодным и ненасытным, шелудивым и неприкаянным. Будешь выть ночами, бояться из норы при солнце показаться, кусать всякого без разбора, боязливо и исподтишка, глодать кости льдов во тьме и клясть судьбу свою! - и взвыл Горун, рванув прочь, глаза его острые стали бельмами стылыми, оскалил пасть, умчался от света, скуля, во тьму, что прячется днем в самых глубоких складках меж камнями.
- Ты, Кальгея, обуянная алчным коварством, разум свой злодейский утратишь, набухнешь гнилью да пакостью, будто вечно на сносях, станешь из чрева своего изрыгать лишь мертвые туманы да мглу ядовитую, - и потемнела мать бурь, расползаясь по горам маревом поганым, разум ее дымкой навеки подернулся, в дымке той и заблудился.
- Ты же, лучший из былых друзей, Галнерей, черный от злобы, вороном черным и обернешься, что питается только мертвечиной да падалью, чующий смерть, смертью дышащий, смертью одной и питаемый, - и сверкнул злобно очами Галнерей, взмахнул крылами черными, каркнул-проскрипел, и клекот его над горым царством разнесся.
На том и испустил дух Торонар Среблогорм, ушел из мира, предательски сраженный. Не стало владыки над краем снегов и гор. Никто больше не окинет хозяйским взором охотничьи угодья, не протрубит в рог, не рассмеется весело и громогласно. Будут ветра и тучи без смысла над миром скитаться, томиться неприкаянностью да беспамятством своим, взывать володаря, володаря своего не помня.

Лежал Мойша, да не выдержал - начал петь. Он вообще петь любил, а когда лежишь, ни подраться, ни поговорить, ни по бабам пойти, так особенно.
- Две капли свернут, сверкнут на дне,
Эфес о ладонь согреешь.
И жизнь хороша, хороша вдвойне,
Коль ей рисковать умеешь.
Таки да! Таки да!
Почемууу бы неееет.
Таки да! Таки да!
Коль ей РИС-КО-ВАТЬ умеешь!

Когда прервал его крик неведомый, Мойша главное вычленил - именем Гороха им приказывать пытались. Однако, всё равно зол остался за куплеты прерванные.

- Шо за поц нэприятный мине тут песню испортил?! - недовольно вскричал Мойша, сорвал с себя покрывало и перепрыгнул борт телеги, - шо, мама совсем нэ дома? Имею вам сказать, мы итак стоим тут, как статуя Рюка Дишелье!(*) Интэрэсные люди, шоп я так жил. Голову не морочьте, построиться в колонну по четыре и представиться по форме, сами хто такие?

Вещал гневно Мойша, забыв, что вид у него теперь далеко не так грозен, как раньше, а сам глазёнками только зырк-зырк. Нет ли у стражников меча по его руке? Оно, конечно, можно и дрын в лесу отломать, да только мечом сподручнее. Небольшим. Котаной басурманской, как у царевны Дарьи. Бывало, Мойша над этой котаной ржал обидно, а сейчас бы обрадовался ей.

Было это али не было… но, скорее, было, ежели уже мы се поминаем, а то, может, и поминаемое суть выдумка, хотя в каждой выдумке доля правды есть, а правда у каждого своя, а мнения у всех разные…
Тьху ты, да я ж сызнова начал! Так, на чём я там остановился-то…

Велислава, Дарья, Харитон, Мойша

Мойше повезло так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Богатырское его достоинство при нём оставили, хоть что-то оно и поменьше стало, чем давеча было. Да и голос его стал звонким и тонким, как у мальчонки.
Тот великан, которого он ощупывал, зычным басом что ни на есть богатырским потребовал руки при себе придержать, а то оборвет их Мойше, мол.

Зашевелились везучие в телеге, голоса подавать стали да покрывало с себя скидывать. Да прежде чем осмотреться по сторонам успели, вскрик испуганный услыхали.
- Тпрру! – следом за ним команда раздалась.
На передке телеги мужичок сидел невзрачного виду. В сорочке тёмной, мятой-перемятой, штанах широких да сапогах грязных. На голове кепка, лихо на бок задвинутая, сам кучерявый, чумазый и с бородёнкой жидкой. Он обернулся и поглядел на царевну так, словно гуля кровососущего увидел.
- Свят, свят, Яр пресветлый, - забормотал и знамением себя обережным осенил.
Зенки выпучил, рот открыл. А стоило лошадке остановиться послушно, мельком на других поднимающихся поглядел и с козел на землю соскочил, сапогами по грязи хлюпнув. Так и кинулся прочь от телеги в лесную чащу, аж пятки сапожные засверкали.
– Да чтоб я ещё повешенных возил, да ни в жисть! – донёсся от него крик истерический.

Светало. Небо над верхушками деревьев окрасилось в розовые и фиолетовые тона. Телега стояла посередь узкой дороги, грязюки полной и луж после дождя прошедшего. Хотя самого дождя никто и не упомнил. Дорога та через лесок пролегала, обычный с виду, а не заколдованный какой-нибудь. По обе стороны тянулся. Впереди стёжка в лес заворачивала, а сзади – далеко-далеко – виднелось то ли село, то ли окраина городская, но дома всё больше низкие да приземистые, как избы деревенские.
В повозке, окромя четвёрки очнувшихся, ещё двое лежали: справа от Велиславы мужик, смутно знакомый, с бородой густой и длинной, в сорочке мятой, вензелями золотыми расшитой, а за ним ещё баба какая-то, в сарафане хоть и не нарядном, но богатого виду, но тоже грязном и помятом. Оба на вид мертвы были. И на шее у них отчётливо следы верёвки виднелись.
Шеи живых болели от таких же верёвок, которыми их душили, да не додушили. Сами они были по-простому одеты, хоть и не в одёжи нищенские. И тоже не в первой свежести одежды.

Чурило

Рядом с собой Чурило шляпку большую широкополую заметил, какие модницы нынче носят. А поодаль в траве сумка дорожная валялась, по всему видать – бабская, блестяшками разными, цветочками да бабочками разукрашенная.
- Чё? – разинул рот незнакомый парень. Улыбка мигом сползла с лица. И тут его осенило. В глазах понимание появилось. – Ааа… ты, верно, башкой стукнулась.
Покрутив головой укоризненно, на колени он перед Чурилой бухнулся и поглядел виновато.
- Прости уж, милая, бес попутал, - и тут он обниматься к богатырю полез.
Тем временем откуда-то из лесу голоса послышались. Громкий мужицкий и звонкий детский. Крикнули что-то сначала ребёнок, затем мужик, и замолчали. Слов было не разобрать.

Привстал Афанасий, отчаянно головой мотая, дабы космы, в лицо лезущие, убрать и осмотреться, что да как. Лачуги бедные повсюду, река, да и мост имеется. Чтой-то это не похоже на казарму али на дворец царский. И тем более на дом не похоже.
Но силушка богатырская выручить должна, хотя бы руки, за спиной закрученные, освободить. Как не получается? Ишь ты, еще хуже стало - верёвки в руки врезались.
Постойте-ка... А борода где?! Где гордость Афанасьева, старательно ухоженная и причёсанная, где она? И что с телом происходит? Ба!.. Грудь! Что же это получается-то, а? И не богатырь Афанасий теперь, а баба обыкновеннейшая?
Ух, берегитесь, злые силы, покарает вас Яр Спаситель! В преисподнюю возвратитесь, откуда и повылазили, черти!
- Кто-нибудь, помогите! - громогласно завопил богатырь. - Спасайте!
Получилось у него это, наверное, не очень-то громогласно - бабьи глотки вообще к крику мужскому не приспособлены. Но вопиющий да услышан будет! А пока Афанасий решил еще верёвки подёргать - авось удастся самому освободиться.

Вступление

Было это али не было… но, скорее, было, ежели уже мы се поминаем, а то, может, и поминаемое суть выдумка, хотя в каждой выдумке доля правды есть, а правда у каждого своя, а мнения у всех разные… Тьху ты, сам запутался.
Быль или небыль, но я вам расскажу, добры молодцы и красны девицы, о том, как у царя Гороха нашего батюшки царство Кощей лютый похитил, со своим полчищем мертвяков смердящих, костьми хрустящих, да басурман зеленокожих, из степей уркаганских пришедших. Украл без единой кровинушки, злодей поганый.
Было это так…

Всем

Жил-был на свете славный богатырь Чурило Пленкович. С Мойшей Буслаевым дружили. Царю Гороху исправно служили. Пока вечером одним в казармы богатырские не зашел Гриша, волшебник придворный. Зашел, значится, поздоровался, про жизнь порасспрашивал, да яблочками чудными угостил, которые сам так любил. И бывал таков, ручкой помахал и пошел дальше по делам своим волшебным. Яблочки-то красные, наливные, заморские. Краси-и-ивые! А как откусили по кусочку Чурило да Мойша, разжевали да проглотили, так скривились и выбросили. Виданое ли дело, чтобы яблоко таким было. Загнило уж, наверно, вона красное всё внутри.
Заскакивал Гришка и в палаты царские. Жаловался, что работы нынче мало стало, зряплату не плотють, хотя что ему-то жаловаться, чай, харчами кремлёвскими питается, икрами всякими разными, заморскими баклажанными. Царицу с царевною всё спрашивал, не надо ли им посодействовать колдовством каким-нибудь, за умеренную плату, вестимо, для царской семьи у Гриши скидки особые были. И им он по яблочку дал красному, томатом называемому, а заодно и лекаря Харитона угостил, приходившего померять царице давление. Боялась всё Велислава за здоровье своё, и почём зря боялась – богатыри подчас царицыному здоровью завидовали да вздыхали украдкой, мол, вот самим бы и жёнушкам ихним в возрасте Велиславы такими бойкими быть. Ой, простите, невежливо с моей стороны о царицыном возрасте… Ну так вот, Велислава с Дарьей-то уж знали, каковы на вкус томаты, и велели слугам салату из них нарезать да сметанкой сверху полить. Так и отведали салатику. А Харитон после работы был уставшим, голодным и злым, проглотил помидор и не заметил.

Ночью, как водится, спали все, окромя дружины царской, ворота кремля стерегущей. Даже богатыри храпели сном молодецким, ведь дела добрые вершить при свете дня надобно, а ночью только злодеи дела свои делают.

Что-то заставило проснуться посреди ночи. Чувство тревожное возникло у каждого, будто душа евойная в пятки ушла, али ещё куды подальше. Куды там души по ночам ходють, кроме снов? Мудрецы заграничные да маги про австрал какой-то поминают, но где этот австрал находится, то разве что Гриша и ведает. Австрал, не австрал, а что-то не в порядке было определённо.

Велислава, Дарья, Харитон, Мойша

Птички поют… шум листвы, ветром поддуваемой… скрип колеса… и будто это самое колесо по грязи чавкает… тряска лёгкая… вонь немытых тел… смрад омерзительный… фууу! И какая-то тряпка большая сверху, так, что не видно ничего, а они под ней. На соломе лежат, кажется. Шея у каждого болит так, словно их душили.

Пошевелилась царица и тут же руку грубую мужицкую, лапищу целую, на груди своей обнаружила. Правда, лежала та рука неподвижно. Сама Велислава лежала на спине под покрывалом большим. Слева от неё мужик, лапавший её за грудь. Справа – не видно кто, темень-то под покрывалом, но наощупь на ещё одного мужика похоже.

Дарья очнулась и ощутила, как её осторожненько так трогают слева, будто в карман норовят руку засунуть. А правая рука царевны на чём-то мягком и тёплом лежала.

Мойша открыл глаза и не увидел потолка казарм. Вместо него большое покрывало сверху было, а сам он не на кровати жесткой спал, а на соломе почему-то. Странно, подумал богатырь, развел руки в стороны и стал ощупывать всё кругом. Правая рука тут же нащупала чей-то бок, судя по размерам, целого великана – ведь и сам Мойша был не маленького росту. Левая же наткнулась на что-то мягкое и случайно дернула.

Сон Харитона, в котором он всё пытался душу свою убегающую изловить, прервался неожиданно, когда лекаря кто-то несильно, но чувствительно за правый ус дернул. И кто же ему это спать не даёт, интересно.

Чурило

Открыл глаза богатырь Чурило Пленкович да на небо светлеющее поглядел. Рассвет самый начинался – солнце не взошло ещё, но уже окрасило небосвод тонами светлыми, россыпью розового и фиолетового нежных оттенков. Вокруг деревья зелёные, птички чирикают. Красиво как в сказке.
Только ведь помнил Чурило, что в казарме он засыпал и сны ему странные снились. А сейчас вот лежит на сырой земле, спину да задницу морозит. За шею почему-то держится, а шея болит, словно его душили. И чувствует он себя как-то странно. Шею отпустив, рукой в сторону повел богатырь и нащупал что-то мягкое. К лицу поднёс, всмотрелся. Тю, трава какая-то странная. Потянул немного – и чуть не вскрикнул от боли. Трава та почему-то к его голове была прилеплена. Очень странно.
А потом вдруг шаги возле себя услышал быстрые, и в следующий миг в морду Чуриле вода прилетела. Холодная, брр.
- Жива! – услышал он возглас радостный. И увидел молодчика какого-то, в рваном кафтане над ним стоящего с мокрой шапкой. Лицо деревенское, грубое, глазки так и бегают. Стоит и на него пялится, лыба до ушей.

Медленно и мучительно Дрейк выплывал из липкой вязкой темноты. Сначала он вообще удивился тому, что он жив. Открыв глаза он ощутил всю внезапно навалившуюся на него слабость и едва не рухнул вместе с броней. Рефлекторно приложив руку к голове (несмотря на то что бронекостюм этому отчаянно противился) Сальво огляделся:
- Мать твою, я умер или как? Вроде бы нет...
Открыв костюм он буквально вывалился наружу, чтобы немного отдышаться от железного гроба с системами жизнеобеспечения.
Увидев остальных выживших, он криво ухмыльнулся и встряхнув головой подошел к Хэл, помогая ей подняться, взял её кислую мордашку и резко взасос поцеловал.
- Я уж думал твою жопу черти доедают - оскалился Сальво отпустив её.

- Всё не надо, - сказал Волков тоном довольного следователя, которому удалось «расколоть» особенно упорствовавшего рецидивиста. – Достаточно пока будет цели вашего визита.
Уловив в окружающем вербальном шуме слова «водка», «магазин» и «не продавать» он навострил уши и оживился.
- Так, может, я сбегаю? – произнес Локи и тут же опасливо покосился в сторону Натальи. – Для пользы же дела!

Тиан лишь медленно отрицательно покачал головой:
- Нет. Я тебя не отдам. Жди меня здесь.

Ясноликий быстро и неловко поцеловал девушку в лоб и спрыгнул с колесницы. Его меч сверкнул яркой молнией отразив луч зенитного солнца. Главарь пустынников терпеливо ждал его там же, покачивая саблей и щуря жестокие глаза. Его накидка была сплошь пропитана кровью, но он смело вышел против надвигающегося ясноликого.

Без особых прелюдий схлестнулись противники, кипя ненавистью к друг другу. Зазвенели отражаемые удары, послышались крики злости. Воины обеих отрядов терпеливо смотрели на поединок, честно блюдя негласные условия.
Оба мужчины кружились и нападали друг на друга, подобно голодным волкам. Пустынник улучив момент, нанес удар тяжелым эфесом в висок Тиану и тот упал. Главарь склонился над ним намереваясь добить, но ясноликий ухватился за ноги противника и повалил его на землю.
Соперники покатились по земле, в смертельных обьятьях, нащупывая на бедрах кинжалы.
Время для Винтер словно расстянулось, она была не в силах помочь Тиану, оставаясь лишь сторонним наблюдателем.

Пустынник схватил нож первее.

С бешеной силой он несколько раз ударил Тиана вбок, вгоняя клинок сквозь броню по самую рукоятку. Ясноликий обагрился кровью и заметно ослаб. Одноглазый продолжал с остервенением наносить удары по ослабшему воину, но Тиан не сдался. Выхватив нож, но приставил острие под подбородок одноглазого...

- Хватит, - хрипло гавкнул пустынник, - я проиграл.

Тиан стиснув зубы смотрел в лицо одноглазого. В его глазах читалась злость вперемешку с удивлением.

Тяжело поднявшись, пустынник, скривил губы в усмешке:
- До следующего раза. Не надейтесь избавиться от нас так скоро.

Он махнул рукой и все его воины отправились в знойное марево, расстворяясь вдали.
Тиан с трудом дошагал до колесницы и рухнул возле нее, облокотившись спиной, зажимая руками кровоточащие раны.

Взбежав по лестнице, Эш развернулся и прикинул дальнейший план действий. План просвистел в воздухе и шлепнулся обратно в голову с тяжелым скрипом, как бы намекая, что пора мозги уже смазывать. Вариантов было два: встать перед ступеньками и крошить пилой зубастиков налево и направо, не подпуская их к остальным, либо по примеру Лау пальнуть из двуство… тьфу, штурмовой винтовки. Так как карлики отстали, было решено сначала пальнуть, затем браться за пилу.
Эш реактивно сунул пилу за спину и схватил винтовку. Почти не целясь, навел ее на ближайшую кучку злобных тварей и надавил на курок.
- Тга-та-та! – застрекотала винтовка, обстреливая карликов слюнями. – Огонь геволюции пгидет за вами, получите, мальчиши-плохиши!
Удивленный взгляд на собственные руки убедил Эша, что вместо винтовки он выудил из-за спины юношу бледного со взогом гогящим, богодкой клинышком и лысиной.
- Твою мать, - ругнулся истребитель нечисти, грохнул Ильича о пол и вытащил таки винтовку, пару раз пальнув по карликам.
- Не тгожь Магию Александговну! – возмущенно засопел Ильич с пола и пнул Эша в ногу.

Ночи стали холодны... Осень вступала в свои права и неумолимо, шаг за шагом, устилала дорогу опавшими листьями навстречу зиме.

Камайра медленно открыл глаза и провел дрожащей озябшей рукой по грязному лицу, словно пытаясь поверить в свое физическое существование. Еще один день.даровал ему Создатель, но для чего? Ведь Камайра лишь жалкая человеская вошь, мелкая и бесполезная.

Юродивый сопя и кряхтя поднялся с настилки у деревенского забора, где и провел ночь, укутавшись в рваный плащ. Пальцы привычно достали изза пазухи шершавую, волосатую чашу для подаяний, отрешенно поглаживая ее поверхность. В деревне суетились люди, значит будет праздник. А если будет праздник значит и бродяге перепадет что-нибудь из съестного.

Камайра сел скрестив ноги, опустив голову. Вдыхая осенний запах прелых листьев он стал тихо шептать молитву. Нет, бродяга совсем не знал никаких молитв, но был почему то уверен, что Создатель слышит его... Ведь Камайра разговаривал с ним уже не раз и знал что Он рядом.

А осенний ветер беспорядочно трепал давно немытые волосы замершего, бормочущего человека, сидевшего в грязном рубище на окраине деревни.

Хламец бордил по базару, брякая только что приобретенной коробкой гаек. Теперь для полноты комплекта ему не хватало еще коробки болтов, но это подождет, ибо сначала надо купить коробку шайб, ведь если накрутить гайки на болты, то шайбу уже не вставишь, как ни старайся. Хламец много раз пробовал, у него ни разу не получилось, так что ему можно поверить - раз не получилось у Хламца, значит, не получится ни у кого.
Однако, после того, как Хламец приобрел коробку с шайбами, ему пришлось прервать свои похождения. В коробке с гайками гаек пятьдесят, а шайбы продавали коробками по сорок. Сорок шайб на пятьдесят болтов тоже не получится надеть. Хламец ни разу не пробовал, но он был положительно уверен в этом. Иначе и быть не могло.
Можно, конечно, купить еще коробку шайб. Тогда шайб на всех хватит. Но шайб станет восемьдесят, а тогда не хватит болтов. Купить еще болтов? Но их будет сто!
У Хламца закружилась голова. В какой-то старой книге он читал, что если ты столкнулся с такой проблемой, нужно считать Наименьшее Общее Кратное.
Миньон достал из уха огрызок карандаша и начал что-то черкать на собственной коже. Задача давалась с трудом, но гоблин не отступал. Сквозь кровь, пот и слезы...
- Четыре коробки гаек и пять коробок шайб! - триумфально крякнул, наконец, он и оглядел окружающее пространство в поисках кого-то, кто похлопал бы его по плечу за хорошо выполненную работу. Вокруг было пусто, но наметанный глаз его заметил валяющуюся в пыли оброненную кем-то металлическую шайбу. Хламец не мог оставить такое сокровище просто лежать в пыли. С довольным видом он подобрал деталь.
И только через несколько секунд до него дошло, что он натворил.
Ведь теперь у него сорок одна шайба.
Сорок один - это Простое Число. Когда ты считаешь Наименьшее Общее Кратное, это твой злейший противник. Из-за него количество требуемых коробок будет настолько большим, что его расчет займет еще больше времени и сил.
Не выдержав несправедливости Математики, миньон просто сел на землю и заплакал в голос.

Вы не можете просматривать этот пост!

Уходя от столкновения с огненными шарами, Морти бросила машину в крутое пике, от чего Нульт дёрнулся, желудок подскочил к горлу, а зубы чуть было не остались на панели управления огнём.

Два огненных шара столкнулись и рассыпались миллиардами искр, словно бракованный китайский феерверк. Брызги накрыли Баньши и Краулер, а так же скопившихся в проулке личностей. К счастью для последних, тепло остаточного горения было ничтожно мало, поэтому не причинило никому особого вреда. После неудачной атаки химеры сорвались следом за летательным аппаратом, попутно облегчая свой организм от лишнего балласта.

Как и большинству летающих созданий, химерам была свойственна дефекация в процессе полёта. И вот эти самые продукты с высоты птичьего полёта с громким «Хлюп» обрушились на краулер и первым вышедшего из десантного отсека Дрейка Сальво.

Краулер судорожно дёрнулся, и громко харкнул, выплёвывая сгусток раскалённой плазмы. Сидевший на нём Люций схватился за причинное место и кубарем скатился по броне в сторону. В эфире ближней связи зазвучал треснутый голос капитана:
- Хэл! Кузьмича тебе в женихи… Чтоб твои дети телевизора боялись! Хоть бы предупредила! Падла…

Плазменный заряд с шипением пронёсся мимо обалдевших и слегка контуженных демолицейских и их бобиков. Радостно шкварча распадами кваркового ядра, устремился дальше в низ по улице. Нельзя сказать, что Хэл не попала. Точнее она не попала в Демолицию, но вот добрую половину здания в конце улицы, как корова языком слизнула. В оплавленном камне образовались проёмы, сквозь которые виднелись спальни, кухни. Старый черт в потёртых трениках с пузырями на коленках и майке алкашке сидящий на дивание. Сексуальная и эротичная суккубочка в душе… И целый выводок бесят, занимающихся расчленением плюшевого зайца. Единовременно добрый десяток пар глаз устремились на Краулер, и не дожидаясь продолжения банкета, как по команде, ломанулись на выход.

Дрейк Сальво, которому можно сказать «насрали в душу», а может «поднасрали от души», стиснул зубы и вдавил гашетку своего спаренного пулемёта. Смертоносный рой устремился к цели, превращая машины в решето, а их владельцев в фарш. Демоны было бросились в рассыпную и попытались залечь, но это им не помогло. Лишь одному демону, по случайной счастливости удалось избежать смерти. Но он уже не оказывал сопротивления. Выкинув оружие, как бесполезную хрень, он бросился на утёк с громким криком:

- Нихт шисен! Нихт шисет! Капут машинен! Фритц капитулирен! Гиблер капут! Нихт шисен!

Прямо над ним, на бреющем полёте пронеслась Баньши, и демон рухнув на землю покатился увлекаемый воздушными потоками. Следом промчались Химеры поднимая крыльями клубы пыли. Демон закашлялся и попытался встать. В черепушку настойчиво постучали! Наверно разрывной заряд! Заключили остатки мозга размазанного по мостовой. Выстрел Эша нашел свою цель и оказался фатальным для беглеца.

Тем временем, Баньши царапнула брюхом каменное покрытие улицы и свечой взмыла над городом. Дюзы надсадно ревели выдавая многократные перегрузки. Крылья преследующих химер были скромнее по своим возможностям, это дало Морти достаточно времени, чтобы разорвать дистанцию, набрать высоту, развернуть машину и на несколько секунд неподвижно застыть в воздухе. Оставалось надеяться, что Нульта не вывернуло на изнанку и он воспользуется моментом. И он таки воспользовался.

Одной из Химер не хватило пары сантиметров чтобы увернуться от летящего в неё заряда. Раскалённый залп прошел вдоль тела срезая крыло и превращая перепончатое крыло в лоскутки. Из обрубка повалил тёмный дым и летающая тварь, с рёвом напоминающим падающий самолёт, устремилась к земле, вращаясь вокруг своей оси. Вторая химера резким гребком могучих крыльев подалась назад и в сторону. Заряд прошел мимо. Неподвижная машина была хорошей целью, и она воспользовавшись моментом, выпустила ответный огненный шар.

Что творилось во вражеском эфире иначе как неразберихой не назвать.

Сначала орали Демолицейские, потом Химеры, импы-ОперСоСы и кто-то очень важный из начальства пытался перекричать их всех вместе взятых:
- Басис, басис, даст демолицай! Панзер нахуй посылайтунг команден! В ответ ебашен! *База, база, это демолиция. Противник не подчиняется приказам. Открыл ответный огонь!*
- Демолицай! Хольден позиционен, писькен дрюкен фюр фюнф минутен. Гроссер панзер анус в лапен и по штрассе хуярен! *Демолиция! Удерживайте позиции ещё пять минут. Тяжелая поддержка уже на подходе! *
- Хер коммандер, цвай люфтваффе пилотен пицтой накрывахтунг! Демолицай в анус отправляйтунг! Хальф хаузе ин де штрассе колапсирен! Полный обломайтунг! *Господин командуюущий, два истребителя сбиты! Полиция уничтожена. Половина здания в конце улицы разрушено. Ждём дальнейших указаний!*
- Полный обломайтунг? Майн арше Асмодан на хуе вертен! *Дальнейших указаний? Похоже, нас ждут большие неприятности*

И без вмешательства Бальда во вражеском эфире царила полнейшая анархия, и повлиять на неё не было никакой возможности! Поэтому всё, что оставалось делать кроку, это вцепиться в поручни и не вылететь из кресла, когда Краулер, подминая икарёженные остовы автомобилей, принялся форсировать остатки баррикады!

- Браво, браво! - Иллиостар с ясной улыбкой похлопал песне элегантным движением ладоней; так же вежливо лорды и леди хлопали странной песне в праздничных чертогах Алледора.

- Увы, даже жаль, что пропадает такой талант - еще немного, и из тебя получился бы прекрасный шут. Твое же упрямое нежелание смиряться перед неизбежным, как бы ни слепо это желание было, почти вызывает мое восхищение. Но лишь почти. - Две Тени вновь перебросил светоч с одной ладони на другую. Державшие сэра Варона чары и не думали распадаться, но сосредоточившись на время на борьбе с ними он ничего не сказал во время невольной паузы, поэтому Иллиостар продолжил, с той самой странной, ясной улыбкой.

- Зима, смертный, это не просто перемена погоды. Мы, Народ, - единственные, кто рожден самой душой этих земель, мы с ней единое целое как даже фирболг и помыслить не могли. Но дети Мила приняли бога овец, бога креста, бога цепей. Бога, не признающего мира кроме как зажатым в своем кулаке. Не признающего мира в котором есть такие как ты или я, поскольку в его глазах ты уродство на лице его земли с твоими странными глазами. Даже если это не твой бог, твои дети и дети твоих детей шептали бы ему хвалу и падали бы на колени в его храмах, и не знали бы ни слова о Чертогах Славы. То, что он приносит с собой не смерть земли, но смерть души. Сказания твоего Севера говорят о битве Рагнарёка, в которой гибнут боги и чудовища, но они молчат о том мире, что приходит им на смену долгие годы спустя. Некоторые из Народа обладают даром предвиденья, и я видел этот следующий мир, человек. - Глаза Иллиостара, бесстрашные, светлые и безумные, были искренни, и искренность же была в его словах, искренность, бывшая то ли последствием этого светлого безумия, то ли причиной его, не разобрать. В том ли было колдовство Ши, или что-то еще, но Варон только и мог, что слушать беззвучно, почти зачарованно.

- Это бесплодный, холодный мир, в котором живут неисчислимые тысячи безликих существ, бывших некогда детьми Мила. Лишенные души, они пытаются пожрать всё, до чего еще не успели дотянуться, презирая и завидуя всем, кто хоть в чем-то иной чем они. Честь и благородство прошлого забыты перед наживой, но даже нажива не может утолить пустоту их сердец, и в тоске они мечуться, пытаясь заполнить ее хоть чем-то, крадя легенды и песни из своего прошлого как если бы эти легенды или песни могли создать им будущее. Их дни проходят бесплодно, без доблести или величия, заполненные бессмысленными ремеслами и бессмысленными утехами в попытках хоть как-то зажечь внутри себя огонь, который так ясно бьется в твоих глазах сейчас, что мне хочется вырвать их и сохранить на память. Но они умирают также как и жили - бессмысленно, видя вокруг лишь те же пустые одинаковые лица, тот же бесплодный, холодный мир. Это - Зима, рыцарь. И в ней нет места ни моему народу, ни кому-либо еще кто оспаривает мир у бога креста. Увы, но даже прочие Ши слепы, - глупцы, они уходят в холмы, скрываются на Яблочных Островах, надеясь спастись там в иллюзиях лета... - Тут Иллиостар прервал себя и наваждение его голоса рассеялось, хотя Варон не мог так просто отделаться от вставших перед его глазами картин: огромные серые замки, похожие на тянущиеся к небу жадные пальцы, распростершиеся на мили и мили города без единого зеленого древа, воины, шагающие в битву за черную воду, и короли, прячущиеся за спинами воинов.

- Вот это Зима, смертный. - Закончил Две Тени своим обычным веселым ясным тоном. - Хотя я не думаю, что ты понял всё то, что услышал, или поверишь мне - ты слеп и упорен в своем неведенье, как события ясно то показали. Впрочем, даже если поверишь это не изменит твоей участи. В грядущей войне ты будешь лишь собственным надгробием.

Лучник на дереве молчал одну, но очень долгую секунду, затем лицо его закаменело в презрительную маску: белую как камень, зеленые глаза на этом лице как два холодных изумруда.

- Та ты еще и трус, вдобавок к торшагеству. Прячешься за чужой спиной, дрожа за свою жизнь. - Произнес он с уничижительным презрением, глядя на ярла с высоты своего положения. - Я знал, что слова о рыцарстве, смелости и стойкости твоей были не более чем пустым ветром, что не колышет трав.

Под ножом Варона быстро-быстро билось сердце Ши, хотя лица своего пленника ярл не видел, однако стоило ярлу двинутся, как стрела на тетиве последовала за ним.

- И что если я не назову? Ты убьешь беззащитного пленника, как весь твой никчемный род торгашей и трусов поступает от рассвета веков? Вы, мелочные помойные твари, ничего не ведаете о подлинном благородстве, и ты этому лишь еще одно доказательство. Идете в места, вам не принадлежащие, считая себя королями. Считаете себе принадлежащим всё то, до чего дотянуться ваши грязные лапы. Дай вам солнце - вы и на него назначите цену.

Оперенная янтарем стрела отошла назад, наконечник сдвинулся и теперь глядел прямо в сердце молодому пленнику ярла. Не оставалось сомнений, что она пробьет его насквозь, быстрым как мысль, единственным ударом.

- Пусть будет так. Мой брат хотя бы умрет с честью... - И Варон слышал дрожащее, чуть не плачущее "брат!.." слетевшее с губ своего пленника, но Зеленые Глаза продолжил неумолимо. - ... с честью, что не стал разменной монетой тех, кто недостойны выговаривать его имя. Прости, брат. И прощай.

- Ребята тише, я думаю - Недовольно скалился крокодил, он хоть и бугай но в силу своей профессии бугай с мозгами, а насчет потише это он исключительно рыжику который рисковал получить вип место у стенки после своего меткого броска.
Хотя мысли в голову всё равно не лезли, можно было скинуть оковы с рук эльфийки, кисти у неё тонкие и орк либо сам Бальд помог бы с их вывихом при надобности, но к счастью для эльфийки это был не выход, оставались оковы на шее и ногах.
- Эш, а ты всё таки молодец -
Бальд обратил внимание на что сломанные браслеты остались в камере, и в отличии от жидкой кашицы трудов Нульта, сломанные Эшем браслеты были пригодны для изучения..

Эша кроты при власти мало волновали. Это было очень даже ожидаемо. Да и сам кэп мог оказаться этим самым кротом. Вполне. Он же демон, а им нельзя верить. В любом случае, это не его, Эша, головная боль, пускай сами разбираются, а его дело – крошить демонов на запчасти. Впрочем, информацию он принял к сведению, особенно часть про кристаллы в телах демонов. Вот и пила пригодится.
- А если ты еще раз отзовешься о Лауриндиэ неуважительно – я твою руку сломаю, - невозмутимо предупредил Эш огра.

И вновь на Изенгард обрушился шквал агрессии средиземцев. И вновь Ортханк был разрушен, а окружавшие его стены сровняли с землей. Белой Длани опять не стало и на этот раз безвозвратно. С уничтожения Изенгарда началась война в Средиземье и та же закончилась. Темный Властелин был предан Воином и Колдуном, решившими променять Союз Зла на новый союз с Мстителем. Единственным противником для них остались Гномы. Но их не спасут ни их лубокие пищеры, ни их предводитель Пророк. Уничтожение гномов - это лишь дело времени. Им нечего противопоставить ни Армиям Гондора, ни набегам Умбара и Воина, ни могуществу Колдуна.

Победители:
Rayzen - Воин, истребляющий своих противников и зимой и летом
reroyu - Колдун, умело применяющий свои заклятья, тем самым ослабляя врагов и усиляя сторонников
Dismal lady - Принцесса, использующаю любую возмозность, что бы помочьсвоему принцу и, очень кстати, использововшая древнюю магию эльфов
Alaron - Мститель, безпощадно и безостановочно стремящийся к уничтожению своег Врага, даже при помощи его же сторонников

Тайная Политика государств:

Ход Игры:

Achievements:

Не поднимаясь со стула, Стригой благодарно кивнул на похвалу от Каина. Мудр владыка, лично подбадривающий воинов, дающий им силы для выполнения важных государственных дел.
"Эта восхитительная еда, судя по всему, является также намеком на хорошое поощрение в случае успеха" - подумал Стригой Стрикс.
- Да, Владыка, мне ясна Ваша просьба. Теперь я на собственном опыте ощутил, что для вашего стола поставляют только самых отборных фазанов, и я готов стать одним из поставщиков. - Стригой хищно улыбнулся, поддерживая иносказательную манеру Каина. Он взял в руки бокал с вином, немного повращал его рукой по кругу, создавая внутри маленький водоворот, сделал хороший глоток, и продолжил:
- Я принесу Вам лично шикарного фазана из Малторна, мой Лорд.

- И хорошего, свежего "вина" для наших братьев. - снова улыбнулся Стригой, и, разглядывая блеск луны на бокале, облизнул клыки.

Сначала обоняние уловило запах горящего дерева. Белесый дымок пошел, проникая в легкие. Нес с собой весть о скорой гибели. Позорной смерти на костре инквизиции. Дымок вился вокруг и нашептывал: недолго осталось, скоро твоим мучениям придет конец, это последнее испытание, смирись с неизбежным, Жанна, ты больше никогда его не увидишь. Она не соглашалась. Помутившийся после многочисленных кошмарных пыток рассудок сохранял остатки надежды. Веры во спасение. Что он ворвется на площадь. Остановит их. Заберет ее отсюда. Сердце болело, кровью обливалось… и верило… верило… Дым злился, его становилось все больше, из белого он превращался в сизый. Едкий. Вера Жанны его раздражала. Он терзал своими сизыми когтями ей глотку, нервно ворочался в легких. Мученица стала кашлять, и чем больше она не соглашалась с дымом, тем больше он злился, тем чернее становился, тем сильнее была его хватка, тем острее когти. Она натужно кашляла, отворачивалась от мерзавца-дыма, но он был повсюду. Из уголка потрескавшихся губ на подбородок стекла струйка крови.
Вслед за дымом послышался негромкий треск разгорающихся поленьев. Он присоединился к дыму в попытке увещевать Жанну и заставить ее отринуть свою веру в возлюбленного. Он все громче трещал: смирись, назови его имя, и тебя, быть может, помилуют. Вранье! – отвечала девушка, - меня и в этом случае назовут еретичкой, скажут, что я не чту священных законов. Поленья трещали, наполняя душу страхом, присущим каждому живому существу пред ликом смерти, которая неизбежно придет в свой час. Твой час настал, Жанна, кричало набирающее силу пламя.
Костер разгорался, душил женщину едким дымом, пламя подступало к босым ступням, покрытым ранами, со свисающими струпьями когда-то нежной кожи, с пальцами, изувеченными ужасными пыточными инструментами. Она чувствовала первое прикосновение пламени. Сначала робкое и даже ласковое, как щенок лижет пятку теплым шершавым язычком. Боль пришла не сразу. Но пришла. Кожа на ступнях быстро краснела и не успевала покрываться волдырями, как огонь пробирался выше. Она кричала, пока голос не охрип, и даже тогда она кричала уже беззвучно, харкая кровью. Она звала его. Нет, не вслух звала. Мысленно молилась: только бы ты успел, любимый. Я верю… я жду… и буду ждать до последнего вдоха…

Он не успел… он пришел много после того, как ее обуглившееся тело спустили с позорного столба и бросили в деревянный ящик, небрежно, как мусор какой-нибудь. Побелевшие застывшие глаза смотрели в небо, серое от туч. И первые капли начинающегося дождя упали на черную потрескавшуюся кожу, больше не светившую божественным сиянием. Капли стекали по ней. Небо оплакивало Жанну д'Арк, так и не ставшую де Рэ, как они с Жилем об этом мечтали. Влага дарила успокоение куску горелой мертвой плоти, но не могла исцелить страдания души. Ее завернули в грязную ткань и накрыли крышкой…
Она наблюдала за этим сверху. Она возносила бесплотные руки вниз, простирала ладони вперед, с горящими в них, но никому не видимыми отметинами, и кричала: нет! оставьте! он за мной придет! Она беспомощно смотрела, как первые груды земли падают на крышку гроба. Она плакала беззвучно, и ее слезы дождем падали на пронзенную крестом распотрошенную змею на надгробии, на капюшоны могильщиков…
…которые через несколько дней выкапывали гроб обратно по распоряжению кладбищенского смотрителя. Рядом с ними работал лопатой Жиль, которому не терпелось поскорее освободить возлюбленную из оков смерти. Кого он обманывал? Разве может он теперь насладиться ее ласковым прикосновением, ее нежным дыханием, ее сладкими устами, делающими пьяным безо всякого вина? Он извлек из гроба завернутое в ветошь разлагающееся тело. Он не мог сдерживать слезы, они беззвучно стекали по щекам мужчины. Он не видел и не чувствовал, как бесплотная ладошка нежно коснулась его щеки, словно бы хотела смахнуть эти слезы…

Она ждала целую вечность. Она стала невестой смерти в своем одеянии из белого шелка, с венчальным кольцом на обгорелом безымянном пальце. Она пребывала в роскоши. В стенах, обитых бархатом. В доме из черного дерева. Она гуляла по фамильному склепу и коридорам замка, стояла подле Жиля и любовалась им. Ей было больно смотреть на то, что стало с любимым. Он чах на глазах. Денно и нощно она думала о нем, была с ним бесплотно рядом и мечтала воссоединиться. С детства вбитые в голову суеверные страхи и запреты, что воскрешение - дело рук Сатаны, не тревожили Жанну при жизни. Отчего же они в посмертии должны ее беспокоить?
Мечты сбываются. Жанна с удивлением это поняла, когда однажды он ее… увидел. Она, как всегда, стояла напротив него и с нежностью смотрела на бледное, осунувшееся, но такое до боли любимое лицо. Девушка заметила, как Жиль вздрогнул, его блуждавший доселе бесцельно взгляд устремился в ее сторону и он смотрел, смотрел на нее, а не сквозь. И она заговорила с ним, а он слушал. Слушал, не веря в то, что слышит ее. Потом они оба будут думать, не привиделось ли им это все. Но сейчас… сейчас она с ним говорила, просила помочь, она желала вернуться… так горячо и неистово, что горячие слезы текли по его щекам… а потом он без сил упал на кровать и заснул…
…но она не ушла. Жанна была бесплотным духом, не знавшим усталости. Она могла вечность быть рядом с ним. Невидима. Неслышима. Неосязаема. Будто ее нет. Не существует. Но вот же она. Вот она, я! Смотри, любимый!
- И это я тоже видел во сне... Я просто принимаю желаемое за действительное... Безумец… - выдохнул Жиль, медленно сползая на пол спиной к окну.
Она испугалась. Он снова ее не видит? Ей только показалось, что она говорила с ним? Дух заволновался, она сделала шаг к нему, словно бы желая прикоснуться. И тогда его взгляд снова стал осмысленным взглядом безумца, видящего дорогое сердцу привидение. Жиль застыл, глядя на нее… а она застыла, глядя на него.
- Если это сон, - тихо прошептали полупрозрачные губы, такие, какими он их помнил в их лучшие времена, - то все, что мне остается желать – обрести в нем плоть. И больше никогда не проснуться, любимый…
Жанна подплыла к мужчине, поглядела ласково в его глаза и поднесла прозрачную ладонь к его щеке. Вдруг ее мечта сбылась настолько, что он может ее почувствовать, а не только видеть и слышать… вдруг…

- Лаваль в осаде, - гневно произнёс Жиль, сузив глаза и скомкав принесённую гонцом депешу. Жанна с беспокойством посмотрела на него. Уж она-то понимала, что будет, если город окажется в руках Варга Калессина - протеже Нэтэрбирда.
- Возьмёшь половину людей? - маршал многозначительно воззрился на девушку, объявленную Церковью святой. Взгляды молодых людей встретились, и Д'Арк коротко кивнула. Им давно уже не нужны были слова, чтобы понимать друг друга: они мыслили и чувствовали так, словно были одним целым, словно на двоих у них была одна душа.
Де Рэ обнял Жанну, поцеловал её в висок, а затем зарылся лицом в её убранные в косу волосы. От неё веяло ландышами и солнечным светом - даже сейчас, когда морготская серая осень затянула свинцовым крепом небо, принесла с северным ветром первые холода и решила затопить ливнями не только ставку Нэтэрбирда, но и вообще всё, что только было способно затонуть.
- Береги себя, любимая. Если справишься быстрее, чем я, возвращайся. Если скорее одержу победу я, то приду под Лаваль.
Она вместо ответа чуть отстранилась, приподнялась на носочки и коснулась губами его губ. Затем Жиль и Жанна разомкнули объятия. Девушка, прикрыв голову капюшоном плаща, покинула командный пункт. На выходе она обернулась и улыбнулась возлюбленному. Её улыбка была удивительно светла, и граф, будучи не в силах противиться её чарам, улыбнулся в ответ...
Он осознавал, что сражение с остатками армии Нэтэрбирда - всё ещё грозным немалым боевым формированием - может стать последним для него и его людей. Ни для кого не было секретом, что чернокнижник обладал поистине дьявольским могуществом и пользовался, судя по всему, благосклонностью нескольких демонических князей. Однако Жиль не испытывал страха. В нём жила странная уверенность касательно того, что он, равно как и многие его люди, переживёт схватку. Эту уверенность он вселял в сердца своих солдат, и они шли в бой, точно были бессмертными.
План маршала загнать войска Нэтэрбирда в узкое ущелье сработал самым лучшим образом: хоть и понимал колдун, что его целенаправленно оттесняют туда, где он и его подчинённые окажутся прекрасной мишенью для освящённых пуль и снарядов, ему не оставалось ничего, кроме как бежать прочь от разливающейся реки, воды которой были осенены чудесным прикосновением Жанны.
Противостояние длилось почти неделю, пока Нэтэрбирд, надеясь, что справится с ватиканским полководцем при помощи колдовства, не вызвал графа на дуэль.
Каков же был ужас служителя Люцифера, когда он смог наблюдать, как все его заклятья отскакивают от сверкающего белым контура, окружавшего фигуру маршала! Нэтэрбирд, в конце концов, пал от оружия де Рэ. Однако пронзённый мечом чернокнижник смеялся:
- Ты не знаешь того, что знаю я...
Жиль не стал церемониться с захватчиком, и освящённый меч, блеснув в слабом свете октябрьского вечера, отделил голову проклятого от его тела...
В этот миг вернулось возникшее утром у графа смутное ощущение тревоги: ему казалось, будто что-то дурное сделалось с его обожаемой Жанной.
А через несколько часов в ставку прибыл измождённый, перепачканный запёкшейся кровью человек, в котором средний сын Ги узнал отправленного с д’Арк адъютанта Поля Гарлона. Доклад Гарлона был краток и страшен:
- Инквизиция обвинила Жанну д'Арк в колдовстве, и суд уже идёт...
Последующие сутки были пыткой для молодого мужчины: уставшее войско продвигалось по бездорожью с максимально возможной скоростью, но ему казалось, что они не приближаются к Лавалю, а отдаляются от него.
Когда Жиль вошёл в город, его встречали как великого героя - и чернь, и ремесленники, и купечество, и самые надменные дворяне. А на главной площади челядь убирала чёрные горелые поленья - всё, что осталось от костра, на который возвели Жанну...
...Он упал на колени у её вынесенной за пределы кладбища могилы - и не мог сдержать слёз. Её... Больше нет... Эта мысль ранила его сильнее, чем любое оружие или орудие пытки. Где-то в груди графа разрастался терновый куст, и ветви его были сплошь из ледяного камня. Жилю чудилось, что шипы вот-вот разорвут его тело и душу; он поражался, что Жанна мертва, а кровь его всё ещё бежит по венам и дыхание пока не оборвалось...
- Пожалуйста, прости меня...
Могила разверзлась, и из-под сырой земли владельца Машекуля обдало адовым жаром колоссального костра. У позорного столба была привязана его женщина, и жадное пламя лизало её тело - изувеченное, покрытое ссадинами, порезами и синяками. Её кожа - прежде такая нежная, такая белая - на глазах обугливалась и трескалась. Её глаза, выжженные огнём, уже побелели и ослепли. Она закричала и, совершив нечеловеческое усилие, выпростала руки из подгоревших пут. Она простирала ладони к Жилю, и он мог видеть, что ногти на пальцах Жанны вырваны.
Она звала, охрипшим голосом выкрикивая его имя. Звала, пока её не проглотила жаждущая алая пасть...
Граф не один раз порывался броситься на помощь возлюбленной, но всякий раз неведомая сила отбрасывала его прочь, точно он был щепкой или пушинкой...

Его крик застыл в горле; Жиль проснулся в холодном поту и с ощущением страшной тоски. Этот чудовищный кошмар преследовал его после смерти д'Арк неотступно. Не проходило и дня, чтобы граф посреди ночи или поутру не вскочил, во власти Морфея увидев последние минуты Жанны в этом мире.
Отбросив лёгкое одеяло, маршал коснулся босыми ступнями пола и встал с постели. Он добрёл до окна, за коим уже забрезжил холодный осенний рассвет. Каждый вдох давался мучительно, каждое биение сердца было ударом кинжала. Прижавшись лбом к стеклу, де Рэ прикрыл глаза.
- Почему ты должна была умереть, а я - остаться здесь, среди живых?..
Внезапно граф вздрогнул. Теперь, когда его мозг полностью очнулся ото сна, Жиль вспомнил: перед тем, как буквально рухнуть на кровать от внезапно навалившейся усталости, он... видел Жанну. Полупрозрачная, она стояла напротив него и говорила с ним. Она просила... просила его помочь ей вернуться...
- И это я тоже видел во сне... Я просто принимаю желаемое за действительное...
Де Рэ развернулся обнажённой спиной к окну и медленно сполз на пол.
- Безумец...
Устало оглядев по-спартански обставленную комнату (тут не было ничего, кроме кровати, письменного стола, стула, шкафа и многочисленных креплений для оружия на каменных стенах), Жиль застыл: в трёх шагах от него находился полупрозрачный силуэт Жанны д’Арк…

Резкий удар штурмовика Лисы, профессиональная работа охотника Дантиста – и Объект Б (ведь информатор Эш в этом убедилась) присоединился к своему товарищу. Основная угроза была устранена, оставалось только выбраться из здания. Но это не должно стать проблемой для слаженной команды.

Победа команды Alpha.

Роли и результаты


Ход игры


Ачивки


Надеюсь, было интересно. Всем спасибо за игру!

Тэмлин сидел, погруженный в свои мысли. Лишь когда зал встал, он оторвался от них, вставая вместе со всеми, провожая короля Хьюго и королеву Ниэнет, покидающих пиршественный зал. Певучая пикировка сэра Варона и принцессы Маргарет прошли мимо подменыша, признания и свидания тоже.

"Кто я?" - спрашивал он себя, и не мог найти ответа. Ответов было множество, но были ли они верными, заботило Тэмлина. Были ли вообще ответ на этот вопрос?
Он был рыцарь, он был человеком по крови, но Ши по духу и воспитанию, он был странником и защитником обездоленных, он был семенем Ясеня, взращенным на холмах, он был тем, кто искал себя. Он хотел вернуться в Бевайле и снова быть сыном своих приемных родителей. Он был Ши, и никакие соблазны смертных королеств пока не смогли поколебать его решимость, и бессильно уплывали вдаль изумрудные поля, не могущие пленить его душу, когда Нэл трусил дальше вперед, отмеряя своими тяжелыми копытами лигу за лигой.
Но не только это было смыслом его поиска. Не только. Вернется он, бывший мальчишка, и станет - кем? Кто поднимется к подножью трона Ард-Ри, возвещая об окончании поиска? Рыцарь ли, странник, мальчишка, мудрец, дурак, воин или человек?
Семя Ясеня, Тэмлин Мак Уиншен, летало по свету, крутилось в порывах ветра, пролетая милю за милей, нигде не оставаясь достаточно, чтобы пустить корни.
Кто он? Не семя ли Ясеня, летающее по миру?
Но рано или поздно оно улетит слишком далеко, или будет вынуждено стать зеленым ростком, что упрямо проюивается вверх севозь опавшие листья, из плена сочной, черной земли.
Но как тогда быть со всем, что он делал?
Не просто семенем Ясеня летал он по свету, не легкой крылаткой, подхваченной ветром. Он жил по своей совести, верша то, что мог совершить здесь, в мире людей. И пусть уплывали вдаль изумрудные поля, не в силах поймать его душу, но перед тем он прогонял разбойников, угрожавших им, и спасал дев, что вздыхая, смотрели ему вслед, и лес шелестел своими листьями, спокойный ныне, а не гудящий голосами оскорбленных фейре.

От своих размышлений Тэмлин очнулся уже когда пир подходил к концу, и за столом оставались лишь самые крепкие или уже дремавшие. Он не считал, сколько вина выпил, но его было много, ибо вино - хороший друг размышлениям, так же, как добрый эль друг веселью. Глухая ночь стояла над замком, а подъем предстоял ранний.
- Из тебя вырастет отличный рыцарь, - негромко сказал Тэмлин сонному пажу, стойко прислуживавшему ему до столь позднего часа, - рыцарь должен быть стойким и верно исполнять свой долг. Но теперь можешь идти спать, ты уже славно потрудился сегодня.

Вокруг закруг закружились изящные дамы в роскошных нарядах, трубадуры огласили каменные стены радостной музыкой. Звуки арф и барабанов отвлекли Аарона от раздумий и пережевывания пищи. Сегодня он ел медленно и немного, в отличие от обычного дня, в котором прием пищи превращался в быстрое заглатывание и пережевывание всего того съедобного, что находится на столе.

Посидев еще немного, наслаждаясь веселыми переливами мелодий, рыцарь все таки украдкой решился посмотреть на младшую дочь короля. Замершая, в напряжении, поджавшая губки, принцесса становилась еще милее, чем прежде. Ее фигурка, словно изваянная из редкого, белоснежного мрамора, приковывала взгляд каждого мужчины в этом зале. Таких девушек Лагартос не встречал никогда: грубые крестьянские девушки в имении, нечистые грешницы из городских подворотен...Он видел лишь серое множество женщин, не различимых в своем множестве.
Но Мелисента была неповторима, словно луна в ночном небе, дарящая ласковый мягкий свет. Такой могла быть только дочь избранного Богом, такой могла быть только истинная дочь короля.

Сэр Аарон решительно встал со своего места. Он абсолютно не умел танцевать и не представлял что будет говорить ей, но твердо решил хотя бы услышать ее голос еще раз и поймать взгляд прекрасных зеленых глаз перед тем как уйдет из этого замка. Может быть навсегда. Навечно.

- Госпожа Мелисента, - слегка робея произнес Аарон, обращая на себя внимание принцессы и встав, подошел к ней. Протянув свою руку, он слегка улыбнулся губами и сказал уже тверже и решительно, - Будьте милосердны к простому рыцарю, подарите лишь один танец с вами....

Мне под зимней суровой метелью
Греют душу далёкие сны,
Что развеялись первой капелью
Навсегда убежавшей весны...

Пусть прошедших недель и немало,
Я, как прежде, шагну на порог.
Ожидания Зал. Здесь - начало
И прямых, и не очень, дорог.

В кресло старое ловкою тенью
Я скользну и закрою глаза:
Жар камина. И вдруг на мгновенье
Замолчавших друзей голоса.

Здесь надежд и предчувствий обитель.
Я готова к большому пути,
Мне сегодня не нужен Хранитель,
Чтобы в мир этот снова войти.

Тут по-прежнему дремлют заклятья
И порой тишину разорвёт
Звон мечей или вопль проклятья -
Эхо битв здесь отныне живёт.

Невесома, неслышна, незрима,
Вопреки поворотам судьбы
На дорогах уснувшего мира
Я свои оставляю следы.

Мне под зимней суровой метелью
Так хотелось бы сны оживить!
И поверить. Ну пусть на мгновенье:
Может быть! Может быть? Может быть…

(с) Yasmina "Мистланд. Возвращение."


В Уотердип пришла осень. Теплая, с дождями и ветрами, но с часто повторяющимися солнечными деньками, напоминающими о лете. Для горожан хорошая погода была поводом для прогулок, а для кое-кого другого теплая уотердипская осень показалась лютой стужей. Всего лишь день назад небольшая группа искателей приключений была на маленьком острове в Море Падающих Звезд, но при помощи магии и постоянного напоминания о том, что надо спешить, сегодня они вывалились из портала в небезызвестной башне в центре Глубоководья. А оттуда, уже более тривиальным способом, компания попала в небольшой особнячок в Северном округе.
Для кого-то Уотердип был домом, где знакомо все, даже не самые приятные закоулки. Но для большинства этот огромный город был в новинку. В лесах, из которых выдернули двоих приключенцев, было спокойней. Или скучнее, как кому больше нравится.
А особняк был прелестным – двухэтажный домик с красной черепицей, новенький, чистенький, прям как на картинке. И обстановка под стать – резные кресла, на эльфийский манер изогнутые, софа такая же, столики симпатичные.
Когда в гостиную ввалилась компания, состоящая из двух эльфов, одного громилы-аасимара, одного полуэльфа и одного человека, красоты как-то сразу поубавилось. А шума стало больше. Аасимар первым делом чуть не сбил крылом вазу, полуэльф обалдел и встал в сторонке. Эльф не обалдел, но тоже держался скромно. Но ему хотя бы пришло в голову придержать дверь, пропуская вперед двух девушек – эльфийку и человека. Вот этим двоим было не до скромности и проявления пиетета к эльфийскому жилищу. Джейд – потому что слово «пиетет» в ее лексиконе чаще всего было ругательным, а Шейрен – потому что дом был ее.
- Так, не стесняемся, располагаемся, - бодро сказала Шейрен, бросая сумку на ближайший столик. - Джейд, бренди на месте.
Под этим подразумевалось – «ты знаешь, где что, налей себе сама». Собственно, пузатая бутыль, содержимое которой настойчиво напоминало о глубокой яме посреди леса и песнях посреди ночи, стояла на столике у стены. Рядом стояли стаканы из темно-зеленого стекла и лежала толстенная книга. О друидической магии.
Пока гости устраивались, эльфийка подошла к двери, ведущей через коридорчик в кухню.
- Эй, Дартаг! – крикнула она и повернулась снова к гостям. – Только не сильно пугайтесь. Мне тут подарочек подогнали, сама в шоке.

- Привяжем к стреле, если что, - ехидно ответила Ильмаре. Больше эльфийка на прощание ничего не сказала. Развернулась и зашагала за Тальнером. Эльдарил же был всем сердцем согласен с друидом – охотиться Холлис лучше где-нибудь в других лесах.
- А лучше и вовсе в леса не суйся, - все же сказал воитель.
Пути разошлись, эльфы шли знакомыми тропами, Холлис же следовала незнакомым путем. Дорогой, подсказанной теми, кому доверяла меньше всего на свете. Ведь для хитрожопых эльфов юлить – как кружку эля опрокинуть. Но эти толи добрые, толи глупые, толи им по фигу, что Холлис может прийти сюда снова и сунуть нос туда, куда не следуют. Тропа и правда вывела на тракт и к вечеру вышла к старой ферме. На первый взгляд, заброшенная, но подойдя поближе девушка увидела свет. Не будучи хорошим следопытом или знатоком природы, она не заметила, как за ее спиной мелькнула крылатая тень и Риш скрылся в лесу. Тальнер оказался заботливым. Или подозрительным.
Друид с парой эльфов цели своего пути достиг только к полудню следующего дня. И вскоре маленькое селение, укрытое на деревьях, гудело от принесенных вестей. А к вечеру был уже готов отряд с могущественным жрецом Корелона во главе. Эльдарил и Ильмаре, разумеется, были в нем. Тальнер, как ни странно тоже. Даже узнав, что друид служит Малару, Нейтан и Ильмаре отстояли его кандидатуру перед старейшинами.


А в чаще все по-прежнему было не просто. Как обычно;)

Подогретый винный напиток был сладковато-кислым - именно таким, каким его полюбил Арадор с тех самых пор, когда вино ему разрешалось пить изрядно разбавленным чистой водой. Все великолепие приторно-сладких, медовых и пряных вин юноша познать не успел, а эль и пиво - так-то вообще не алкоголь. Отхлебнув, принялся есть, чувствуя разливающееся внутри тепло - то, что было необходимо после долгой скачки под проливным дождем. Еще бы, конечно, не помешало переодеться, - подумал Арадор, хмыкнув, - да и помыться тоже, - стойкий запашок мокрой кожи, конского и человеческого пота так сильно въелся в ноздри, что его присутствие считалось вполне обыденной вещью.
Отужинав, удалился в отведенную ему келью, вновь поблагодарив сира Родерика за проявленное великодушие. Сбросил с плеч влажный, вымокший насквозь плащ. Аккуратно снял с себя доспех: кирасу, наплечники, наручи, латные перчатки. Следом - латную юбку отстегнул, разомкнул набедренники и наголенники. Сабатоны приставил к сверкающим латам. Кожу и мех стянул с поджарого тела, оставшись лишь в исподних кальсонах.
Склонился, произнес беззвучно краткую молитву, обращенную в столь поздний час Хелму, прося своего бога о мудрости, отваге и бдительности, дабы помочь тем, кто слаб и нуждается в защите. Помолившись, коснулся медальона-длани Бдительного, висящего на серебряной цепочке на шее. Улегся, укрывшись меховым одеялом, невольно прокручивая события прошедших дней. Уже в полудреме увидел сквозь сон лицо жрицы Синдаре и окончательно провалился в теплую пучину снов.
С улыбкой на устах.

Бегущая по нити мирозданья
Подобна распустившемуся сну.
Ты людям проповедуешь весну,
Хоть не приходят с осенью страданья.

Теперь твои желания в душе
Горят, подобно дивным изумрудам.
И скорой мыслью успеваешь всюду -
Не тайна мудрость для тебя уже.

Цветок любви прекрасен, как огонь:
Он дарит свет, он жжёт и согревает,
И лишь тебя, волнуясь, ожидает,
Стремясь склониться на твою ладонь.

Заклятье слов совьёт рисунок алый,
Исчезнет суеты водоворот, -
И снова мысли прерванный полёт
Тебя помчит к извечному началу.

(с)Л. А. Гайдукова

Из Вестгейта можно было попасть куда угодно. Например, можно было утром уплыть вместе с Монганом и Синдаре в Кормир. Но Мирел этого почему-то не сделала. И с Тенеловом в таверне не осталась. Странно, правда? А ведь так много пережили вместе.
Оставив друга в кабаке Мирел пошла своей дорогой. Как и Тень, она решила вернуться к началу. И как и ее приятелю-эльфу, начать этот путь ей пришлось одной.
Том Дорог остался у Монгана, девушке пришлось самой искать точки опоры своего поиска. Врата Балдура – первый пункт на обширной карте. Последние дни с родителями она провела там. Шумные улицы, разноцветные палатки, пыль – город не изменился, да и вряд ли поменяется ближайшие лет двести. Но знакомых никого нет, кроме одного господина, сейчас уже старика. Старик этот был другом отца Мирел, и разыскать его было непросто. Коул не сразу узнал в воительнице дочку своего приятеля, а узнав рассказал, что отец ее был родом из Серебристой Луны и давно собирался проведать родные края.